Солдаты живут - Страница 4

– Не получится.., перехитрить меня… Капитан.

– Я уже не Капитан. Я в отставке. Я всего лишь старик, который цепляется за свои бумаги, как за повод задержаться среди живых. А командует сейчас Дрема.

– Хреновый.., командир.

– Вот надеру сейчас твою тощую старую задницу… – Я смолк. Глаз Одноглазого закрылся, и он демонстративно захрапел.

Снаружи опять послышались рев и визг – и поблизости, и где-то вдалеке, ближе к вратам. Затрещали и зашуршали раковины улиток, и хотя я не заметил, что хотя бы одной из них что-либо коснулось, все они вздрогнули и развернулись. И тут я услышал рев далекого рога.

Я встал и попятился к двери, не подставляя спину. Если не считать пьянства, у Одноглазого осталось единственное развлечение – ткнуть тростью зазевавшегося гостя.

В комнату ворвался запыхавшийся Тобо.

– Капитан… Костоправ. Господин. Я не правильно понял то, что он хотел мне сказать.

– Что?

– Он говорил не о нем. А о бабушке Готе.

3. Воронье Гнездо. Бескорыстный труд (любимое дело)

Кы Гота, бабушка Тобо, умерла счастливой. Настолько счастливой, насколько могла умереть бабушка Тролль, то есть пьянее трех сов, утонувших в бочонке с вином. Перед кончиной она насладилась огромным количеством чрезвычайно крепкого продукта.

– Если это сойдет за утешение, то она, наверное, ничего и не почувствовала, – сказал я парню. Хотя улики намекали на то, что она прекрасно понимала, что именно происходит.

Мои слова его не обманули.

– Она знала, что смерть близка. Здесь были грейлинги.

Услышав его голос, за перегонным кубом кто-то негромко застрекотал. Как и баобасы, грейлинги тоже были вестниками смерти. Одними из множества в Хсиене. А некоторые из существ, что недавно завывали в темноте, тоже ими станут.

Я произнес то, что положено говорить молодым:

– Наверное, смерть стала для нее благословением. Она постоянно мучилась от боли, и я больше был не в силах облегчить ее страдания. – Сколько я помню старую женщину, собственное тело было для нее постоянным источником боли. И последние несколько лет стали для нее адом.

Некоторое время Тобо был похож на грустного мальчика, которому хочется уткнуться в мамину юбку и от души поплакать. Но он быстро стал юношей, полностью владеющим собой.

– Как бы она ни жаловалась, но все же она прожила долгую и полноценную жизнь. И семья признательна за это Одноглазому.

Да, она жаловалась – часто и громко – кому угодно и на все подряд. Мне посчастливилось пропустить большую часть «эпохи Готы», когда я на пятнадцать лет оказался погребен заживо. Вот какой я умный.

– Кстати, о семье. Ты должен отыскать Доя. И послать весточку матери. И как можно скорее сообщи нам о приготовлениях к похоронам.

Погребальные обряды нюень бао кажутся почти непостижимыми. Иногда они своих покойников хоронят, иногда сжигают, а иногда заворачивают в саван и подвешивают на дерево. Правила тут смутные и неясные.

– Дой обо всем позаботится. Не сомневаюсь, что община потребует чего-нибудь традиционного. А в этом случае мне положено местечко где-то в стороне.

Община состоит из тех нюень бао, что прибились к Черному Отряду, но не вступили в него официально и еще не успели раствориться в таинственных просторах Страны Неизвестных Теней.

– Несомненно. – Община гордится Тобо, но обычаи требуют, чтобы на него смотрели сверху вниз из-за смешанной крови и неуважения к традициям. – Остальным тоже нужно сообщить. Предстоит великая церемония. Твоя бабушка стала первой женщиной из нашего мира, скончавшейся здесь. Если не считать белой вороны.

Мысли Тобо двигались под углом к моим.

– Будет и другая ворона, Капитан. Всегда будет другая ворона. Среди Черного Отряда они себя чувствуют как дома. – Поэтому Дети Смерти и назвали наш город Вороньим Гнездом. В нем всегда есть вороны, реальные или неизвестные.

– Они привыкли хорошо питаться. Сейчас нас окружали Неизвестные Тени. Я легко мог видеть их и сам, хотя редко четко и редко дольше, чем мгновение. Моменты сильных эмоций выманивали их из оболочек, куда Тобо приучил их прятаться.

Снаружи возобновился гвалт. Комочки мрака возбужденно зашебуршились, потом рассеялись, каким-то образом исчезнув так ловко, что даже не продемонстрировали свою внешность.

– Наверное, по ту сторону врат опять бродят лунатики, – предположил Тобо.

Я так не считал. Кавардак сегодня вечером был совсем не таким, как в подобных случаях.

Из комнаты, где мы оставили Одноглазого, донесся красноречивый крик. Значит, старикан все-таки притворялся спящим.

– Схожу-ка я узнаю, чего он хочет. А ты иди к Дою.

* * *

– Ты мне не поверишь. – Теперь старик был возбужден. Он настолько рассердился, что не мог говорить четко, без сопения и пыхтения. Он поднял руку, и один из его черных скрюченных пальцев указал на нечто, видимое только Одноглазому. – Гибель приближается, Костоправ. Скоро. Может, даже сегодня. – Снаружи кто-то завыл, словно подкрепляя его аргумент, но он этого не услышал.

Рука упала, полежала несколько секунд, вновь взметнулась. Теперь палец указывал на резное черное копье, покоящееся на колышках над дверью.

– Оно готово. – Одноглазый мастерил это орудие смерти целое поколение. Его магическая сила была настолько велика, что, даже приближаясь, я ее ощущал. Обычно же я в этом смысле глух, нем и слеп. Зато женат на личном консультанте по магии. – Если встретишь… Гоблина.., отдай ему.., это копье.

– Просто взять и отдать?

– И еще мою шляпу. – Одноглазый беззубо ухмыльнулся. Все время, пока я в Отряде, он носил самую большую, уродливую, грязную и отвратительную черную фетровую шляпу, какую только можно вообразить. – Но ты должен.., сделать это.., правильно. – Значит, у него и сейчас была припасена грязная шуточка, пусть даже она предназначалась мертвецу, да и сам он будет мертв задолго до того, как шуточка удастся.